Неточные совпадения
— У меня хозяйство простое, — сказал Михаил Петрович. — Благодарю Бога. Мое хозяйство всё, чтобы денежки
к осенним податям были готовы.
Приходят мужички: батюшка, отец, вызволь! Ну, свои всё
соседи мужики, жалко. Ну, дашь на первую треть, только скажешь: помнить, ребята, я вам помог, и вы помогите, когда нужда — посев ли овсяный, уборка сена, жнитво, ну и выговоришь, по скольку с тягла. Тоже есть бессовестные и из них, это правда.
Богат, хорош собою, Ленский
Везде был принят как жених;
Таков обычай деревенский;
Все дочек прочили своих
За полурусского
соседа;
Взойдет ли он, тотчас беседа
Заводит слово стороной
О скуке жизни холостой;
Зовут
соседа к самовару,
А Дуня разливает чай,
Ей шепчут: «Дуня, примечай!»
Потом приносят и гитару;
И запищит она (Бог мой!):
Приди в чертог ко мне златой!..
К себе Нагибин не принимал и жил в обществе какой-то глухой старухи кухарки.
Соседи видели, как
к нему приезжал несколько раз Ечкин, потом
приходил Полуянов, и, наконец, видели раз, как рано утром от Нагибина выходил Лиодор. Дальнейшие известия о Нагибине прекратились окончательно. Он перестал показываться даже на улице.
— А как любит русских, если б вы знали! — рассказывал мне
сосед по креслу, — представьте себе,
прихожу я на днях
к ней. — Так и так, говорю, позвольте поблагодарить за наслаждение… В Петербурге, говорю, изволили в семьдесят четвертом году побывать… — Так вы, говорит, русский? Скажите, говорит, русским, что они — душки! Все, все русские — душки! а немцы — фи! И еще скажите русским, что они (
сосед наклонился
к моему уху и шепнул что-то, чего я, признаюсь, не разобрал)… Это, говорит, меня один кирасир научил!
Во все время, покуда кутит муж, Экзархатова убегала
к соседям; но когда он
приходил в себя, принималась его, как ржа железо, есть, и достаточно было ему сказать одно слово — она пустит в него чем ни попало, растреплет на себе волосы, платье и побежит
к Петру Михайлычу жаловаться, прямо ворвется в смотрительскую и кричит...
Мерзость доброты на чужой счет и эта дрянная ловушка мне — все вместе вызывало у меня чувство негодования, отвращения
к себе и ко всем. Несколько дней я жестоко мучился, ожидая, когда
придут короба с книгами; наконец они
пришли, я разбираю их в кладовой, ко мне подходит приказчик
соседа и просит дать ему псалтырь.
— Уйде, уйде, уйде! Дома, заходи! — закричал старик. —
Сосед Марка, Лука Марка, что
к дяде
пришел? Аль на кордон?
Дальше в коротких словах он рассказал, что
к ним в «малину» под ночлежкой Бардадыма
пришел один «фартовый» и сказал, что
к писакам богатые гости
пришли. Болдоха из «Каторги» сразу шепчет
соседу — Дылдой звать: «Ты, Дылда, как мы войдем и я тебе мигну, лампу загаси, и мы „темную“ накроем».
У
соседей кузнеца была слепая девочка Таня. Евсей подружился с нею, водил её гулять по селу, бережно помогал ей спускаться в овраг и тихим голосом рассказывал о чём-то, пугливо расширяя свои водянистые глаза. Эта дружба была замечена в селе и всем понравилась, но однажды мать слепой
пришла к дяде Петру с жалобой, заявила, что Евсей напугал Таню своими разговорами, теперь девочка не может оставаться одна, плачет, спать стала плохо, во сне мечется, вскакивает и кричит.
Но что это был за
сосед, с которым ни пойти, ни поехать, ни посидеть вместе, который не позовет ни
к себе, ни сам не
придет поболтать?
— Мы
пришли к вам, любезный
сосед, сломать с вами пост. Рады вы нам? — прощебетала m-lle Augustine.
Будучи вынужден, по неприятностям, оставить службу и проживая в своей чухломской усадьбе, я имел возможность много о сем предмете рассуждать и даже меняться мыслями с некоторыми уважаемыми
соседями, и все мы
пришли к заключению: Токевиль прав.
Воспользовавшись этой царской грамотой, Строгановы
к своей казацкой вольнице присоединили разных охочих людей, недостатка в которых в то смутное время не было, и двинули эту орду вверх по реке Чусовой, чтобы в свою очередь учинить нападение на «недоброжелательных
соседей», то есть на тех вогуличей и остяков, которые
приходили с Махметкулом.
Дня через четыре граф
прислал человека с письмом, в котором в тот же день приглашал их
к себе и уведомлял, что он весь день будет один. Часу в двенадцатом Анна Павловна,
к соблазну всех
соседей, выехала с Эльчаниновым, как бы с мужем, в одной коляске.
Мне
приходило на мысль пригласить
к себе соседей-помещиков и предложить им организовать у меня в доме что-нибудь вроде комитета или центра, куда бы стекались все пожертвования и откуда по всему уезду давались бы пособия и распоряжения; такая организация, допускавшая частные совещания и широкий свободный контроль, вполне отвечала моим взглядам; но я воображал закуски, обеды, ужины и тот шум, праздность, говорливость и дурной тон, какие неминуемо внесла бы в мой дом эта пестрая уездная компания, и спешил отказаться от своей мысли.
— Пошто с дымом пустил? Огонь съел, спасибо не сказал. Мы тебе
соседи.
Пришел бы
к нам… Возьмите, дескать, что осталось. Сбруя, телега, два хомута, дуга хорошая, стол, четыре лавки… Вот и добро было бы. Ты бы до нас, мы до тебя…
— Помню я, — рассказывала она, — как
к соседям нашим за сорок верст Пугачев
приходил и как он барина на воротах повесил, а детей всех перебил.
На другое утро
пришел к визирю лавочник. Визирь спросил, что ему надо. Лавочник говорит: «Я
пришел выдать тебе того самого человека, который тебя обидел вчера. Я его знаю — это мой
сосед, его звать Нагим; пошли за ним и накажи его!»
И что ведь досадно, знаете: все это делалось, по моему наблюдению, не от доброты: гостеприимства и радушья в нем совершенно не было; в деревне
соседей, которые победнее, не принимал даже; из маленьких чиновников тоже —
придут к нему, рюмки водки не подаст, не посадит; а зато уж кто немного повыше, ничего не пожалеет.
Тогда Куршуд-бек спросил его: «А как тебя зовут, путник?» — «Шинды Гёрурсез (скоро узнаете)». — «Что это за имя, — воскликнул тот со смехом. — Я первый раз такое слышу!» — «Когда мать моя была мною беременна и мучилась родами, то многие
соседи приходили к дверям спрашивать, сына или дочь Бог ей дал; им отвечали — шинды-гёрурсез (скоро узнаете). И вот поэтому, когда я родился, мне дали это имя». — После этого он взял сааз и начал петь...
— Вот, слухи между ними пошли, что «енарал с Питеру» приедет им «волю заправскую читать»… Полковник вынужден вчера эстафетой потребовать войско, а они, уж Бог знает как и откуда, прослышали о войске и думают, что это войско и
придет к ним с настоящею волею, — ну, и ждут вот, да еще и соседних мутят, и
соседи тоже поприходили.
В приеме те,
к которым
приходили родные, целовали как-то продолжительно и нежно сестер, матерей, отцов и братьев. После обеда ходили просить прощения
к старшим и соседям-шестым, с которыми вели непримиримую «войну Алой и Белой розы», как, смеясь, уверяли насмешницы пятые, принявшиеся уже за изучение истории. Гостинцы, принесенные в этот день в прием, разделили на два разряда: на скоромные и постные, причем скоромные запихивались за обе щеки, а постные откладывались на завтра.
Случалось, Волгин не
придет день, другой, и шлют
к нему посла: «Приказали-де сказать, соскучились по вам
соседи».
— На все необходимы не только отвага, но и ум… Об этом-то я и хотел посоветоваться с тобой и еще кое с кем и послал герольдов собрать на совет всех
соседей… Один из моих рейтаров попался в лапы русских и лишь хитростью спасся и
пришел ползком в замок… Он говорит, что они уже близко… Надо нам тоже приготовиться
к встрече. Полно нам травить, пора палить! А? Какова моя мысль! Даром, что в старом парнике созрела.
— На все необходимы не только отвага, но и ум… Об этом-то я и хотел посоветоваться с тобою и еще кой с кем и послал герольдов собрать на совет всех
соседей… Один из моих рейтаров попался в лапы русских и лишь хитростью спасся и
пришел ползком в замок… Он говорит, что они уже близко… Надо нам тоже приготовляться
к встрече. Полно нам травить, пора палить! А? Какова мысль! Даром, что в старом парнике созрела.